Форум

Родился я на зимовнике, в конном заводе в Сальских степях, в 100 верстах от Новочеркасска. Первый раз меня взяли в Новочеркасск, когда мне было семь лет. Когда мы ехали по городу, я увидел крошку-кадета, ставшего во фронт генералу. Я был в восторге и решил во что бы то ни стало быть кадетом.

В это время на Дону была страшная жара, засуха. Несколько месяцев не было дождя, земля потрескалась, было душно. В Новочеркасске, на главной улице, при большом стечении народа служили молебен, прося у Господа Бога дождя. И еще не окончился молебен, как пошел дождь и люди стали разбегаться и прятаться. Это произвело на меня огромное впечатление, — я почувствовал Бога. Мать, видя это, сказала : « Чтобы поступить в кадетский корпус надо не только учиться, но и молиться. Без Бога не поступишь — много желающих попасть в корпус, всех не примут (В этот приезд в Новочеркасск я и железную дорогу увидел первый раз и то издали).

В 1890 году был вступительный экзамен. Прошений было подано много, но после тщательного медицинского осмотра допущено было к вступительному экзамену 400 мальчиков, а принято было 60. Мне Господь помог, — я выдержал экзамен четвертым и был принят в первый класс, в первое отделение.

Первое время в корпусе я очень скучал, — все были чужие, и сердце у меня сжималось. Помню первую ночь. Проснулся, понял, что не дома, и так мне стало грустно, но вспомнил, что сейчас надену военную форму, брюки с красным лампасом и гимнастерку с погонами, и мне стало веселей. Вскоре я освоился с новой жизнью и мне стало легко и хорошо.

Позже, когда я был уже офицером, в 1901 году корпус получил название корпуса Императора Александра Третьего и на погонах вместо букв Д.К. была буква А и под ней три палочки (Александр 3-й).

В здании корпуса было три этажа, и построен он был в виде буквы Ш. Левей главного входа были дортуары кадет. В нижнем этаже была 3-я сотня, младшие классы, во втором этаже — 2-я сотня, средние классы, и на третьем этаже — 1-я сотня, старшие классы.

Правей главного входа, внизу, был гимнастический зал и фронтовый, в котором, кроме строевых занятий, были спевки хора, сыгрывки оркестра и обучение кадет игре на всех музыкальных инструментах, кроме рояля. Роялей было несколько, и они все стояли в других комнатах. В этом же фронтовом зале по средам происходили свидания кадет с родственниками и знакомыми.

Во втором этаже, над главным входом, была учительская и физический кабинет, а выше их, на третьем этаже, инспекторская.

Во втором этаже, над гимнастическим залом была столовая, в которой одновременно обедали все 450 кадет и три дежурных воспитателя, а дежурный командир сотни гулял между столами обедающих кадет.

Из столовой был вход в церковь. Церковь была очень уютная, с мраморным иконостасом; в ней помещались все кадеты и часть персонала, а некоторые стояли в столовой у церкви,
у широко открытых дверей в нее. Корпусной праздник был 6 декабря, в день св. Николая Чудотворца.

На третьем этаже, над столовой был « Сборный зал », в котором, кроме балов и концертов, происходили парады и было место для прохождения кадет по-взводно церемониальным маршем. В этом же зале были обучение кадет с пиками и уроки танцев.

Из Сборного зала был вход на хоры церкви и проход в лазарет, который занимал весь этаж (правая палочка буквы Ш). Под лазаретом была квартира директора корпуса и канцелярия. В нижнем этаже — кухня.

Классы были против главного входа (средняя палочка буквы Ш). Классы были большие, сухие, теплые. В корпусе было паровое отопление. Рядом с классами был зал, куда кадеты выходили во время перемен. В этом зале стоял образ, перед которым была утренняя и вечерняя молитва. В 3-й сотне был образ Покрова Пресвятой Богородицы, во 2-й — образ Казанской Божией Матери и в 1-й — образ св. Георгия Победоносца. В конце зала, где был сотенный образ, стояла гимнастическая лестница и турник и можно было заниматься гимнастикой на каждой перемене. Классы были на том же этаже, где и спальни. Командиры сотен жили на левом крыле корпуса (левая палочка буквы Ш), воспитатели и преподаватели жили на частных квартирах.

Обычных в школах звонков в корпусе не было. Вместо них были кавалерийские сигналы. По классам, после перемен, трубач играл « Сбор » (« Соберитесь, сомкнитесь » и т. д.). Из классов на перемену — « Отбой » (« Всадники перестань, отбой был дан, остановись »). К корпусу были прикомандированы два трубача- казака, которым это считалось как отбывание воинской повинности. Они жили и питались в корпусе.

Без десяти минут в шесть утра игралась « повестка ». По этой повестке вставали дежурные. В 6 час. игралась «утренняя заря». После последнего звука трубы из воспитательской комнаты, которая была здесь же в начале спальни, выходил воспитатель и громко командовал : « Вставать ! » И все 150 кадет сразу принимали вертикальное положение. Нельзя было задержаться и одной минуты. Начинали одеваться, мыться, чиститься и, без строя, по одному шли строиться к сотенному образу в залу против классов. Приходил воспитатель, здоровался и, проходя по фронту, осматривал каждого кадета — лицо, уши, руки, шею, сапоги, одежду. После осмотра командовал : « На молитву ! » Некоторые молитвы читались дежурным по сотне, некоторые пела вся сотня. Потом строем шли в столовую. Когда в столовой собирались все сотни, дежурный кадет 7-го класса читал « Очи всех на Тя, Господи, уповают » и все садились пить чай с французскими булками. По четвергам вместо французской булки давали серый пеклеванный хлеб с маслом. После чая читалась молитва « Благодарим Тя, Христе, Боже наш » и строем шли по классам. До 8 часов было повторение выученных вчера уроков, без воспитателей. До 11 часов три урока с переменами между ними в 10 минут. В 11 часов шли строем в столовую на завтрак. Завтрак был одно блюдо, но очень сытное и вкусное. Первый завтрак в понедельник был котлеты с рисом. Я не ел риса и отдавал его своему соседу, а он не ел в четверг хрена (мясо с хреном) и отдавал хрен мне. Оба были довольны.

От 12 до часу были строевые занятия, — каждое отделение со своим воспитателем. От часу до трех — еще два урока. От 3 до 4 — прогулка и после прогулки шли строем в столовую обедать. Обед из трех блюд, тоже очень сытный и вкусный. И опять прогулка до шести. От 6 до 8 приготовление уроков на завтрашний день в присутствии воспитателей. В 8 часов шли столовую пить вечерний чай, после которого вечерняя молитва перед сотенным образом и 1-й и 2-й классы шли спать, а 3-й кл. и все старшие могли заниматься еще до 10 часов. В 10 все шли спать.

Командирами, сотен при мне были : в 1-й сотне полковник Пантелеев, в 7 классе он читал законоведение; во 2-й сотне был полковник Качура, — в одном классе он читал русский язык; в 3-й сотне был полковник Трусевич. Лазаретным воспитателем был войсковой старшина Котельников. Чтобы быть произведенным в полковники, он просил дать ему на один год 3-ью сотню. Ему дали третью сотню, он был отличным командиром и его произвели в полковники. Но прошел год и его просят уйти, а он не хочет. Не помню, чем окончилась эта история.

Воспитателем у меня был в 1-м классе поручик Кирсанов. Во 2-м, 3-м, 4-м и 5-м был подъесаул Орлов, а в 6-м и 7-м кл. войсковой старшина Власов. Все воспитатели у меня были симпатичные и хорошие. Подъесаул Орлов любил читать нотации. Спросили как-то кадета Захаревского : « Что он говорил тебе целый час ?» « А я не слушал, я смотрел в землю и читал, про себя, Отче наш ». Воспитатели — « не казаки » могли быть воспитателями только до 5-го класса включительно, а в 6-ом и 7-ом классах — казаки, так как в этих классах были занятия с пиками и верховая езда.

Преподаватели в общем тоже были хорошие. Священник, отец Протоиерей Ляборинский обладал даром слова и так хорошо рассказывал, что его лекции были наслаждением. И в церкви он тоже очень хорошо служил.

Русский язык преподавали Яков Павлович Ратмиров и еще кто-то (фамилию забыл). В 5-ом классе проходили церковно-славянскую грамматику. Ратмиров сказал : « Изучение этой грамматики очень скучно и неинтересно, но я вам обещаю, что вы все это усвоите хорошо, но только некоторые, благоразумные, будут учить уроки сразу, а другие — после неудовлетворительных отметок, после наказаний, но все равно выучат ». И, действительно, все выучили и грамматику и хорошо читали по церковнославянски.

Математику читали Николай Иванович Дьяков и Иван Николаевич Лимарев. Оба были симпатичные и хорошо объясняли. Дьяков, войдя в класс, пройдет раза два от двери до окна, остановится возле своего стола, скажет : « Ну, внимать ! » и опять пройдется по классу. Остановится и с сокрушением : « Никто не слушает ». « Да вы еще ничего не говорили ! » « Не говорил, потому что не слушаете ! » И начинался урок. У Дьякова был сын крошка- кадет 1-го класса. Его на переменках третьеклассники сажали в коридоре на шкап и, когда он чуть не плача просил его снять, ему говорили : « Кричи, мой отец — синус, а я — косинус » после чего его снимали со шкафа. Лимарев часто страдал зубной болью и некоторые кадеты, не зная урока и боясь, что их вызовут, перевязывали себе зубы полотенцем, принимали страдальческий вид и Лимарев, зная что такое зубная боль и сочувствуя больным, не вызывал их.

Французский язык преподавал статский советник Гаушильд. Милый человек, но кто знал французский язык до поступления в корпус, в корпусе его забывал. Когда я был в 5-ом классе, Гаушильд поймал меня, спрятавшегося за спину впереди сидящего кадета и читающего « Анну Каренину ». Он возмутился и сказал : « Запишу в журнал ». Все начали просить за меня и Гаушильду, видимо, не хотелось записывать. Но как выйти из этого положения ? Спас голос одного кадета : « Да ведь Балабин переводил « Анну Каренину » на французский язык ». « А, так ! » Гаушильд захлопнул журнал. « Расскажите про Анну Каренину по-французски ». Мне и по-русски трудно было рассказать и я молчал. Спять голос : « Балабин стесняется рассказывать про такую женщину ». « И такие книги читает кадет 5-го класса ? » « Да ведь это замечательное произведение великого Л.Н. Толстого ». В это время благодетельный сигнал : « Всадники перестань, отбой был дан, остановись ! » Гаушильд, как всегда, быстро выскочил из класса, не успев меня записать. « Анну Каренину » мне дал воспитатель из фундаментальной библиотеки. Но в каждой сотне были свои библиотечки, которыми заведовали сами кадеты. Книги выдавали каждый день после уроков и должны были обязательно сдавать перед вечерними занятиями.

Немцев было два, — Шмидт и Швех, и они все-таки старались как-то научить нас языку. Со Швехом проделывали следующее : очень трудный урок и кадеты, плохо знающие немецкий язык, просили « выручать ». Когда немец входил в класс, его встречали не рапортом, как полагается, а разыгрывали какую-либо пьеску. Был и медведь на четвереньках, в вывернутой наизнанку шубе, были и другие животные из басен Крылова. Швех был в восторге, он хвалил, всем артистам ставил 12, даже бессловесным, и, уходя, говорил : « К следующему уроку то же самое». А Шмидта иногда приклеивали к его стулу.

Географию читал войсковой старшина Лепилин. Он был и воспитателем. За грубый голос его прозвали « солдатом ».

Скучна была минералогия. Милейший был преподаватель, но он так скучно рассказывал, постоянно повторяя « так сказать », что его никто не слушал. Некоторые кадеты, ставя палочки, считали, сколько раз он скажет « так сказать », и этих палочек получалось очень много.

Историю читал Сергей Платонович Кузмич. Господь обидел его фигурой — горбатый, кривые ноги и пр. Его страшно изводили. Он раздражался, кричал. Например : « Вот здесь жили кривичи. Вот здесь жили пермячи. Вот здесь жили… », а с задней скамейки : « Кузмичи ! » Он возмутился, кричал : « Глупые остроты ! » В « Звериаде » о нем было написано : « С утиным носом и в очках, без шеи, толстый и горбатый и на искривленных ногах». Писали на бумажках глупые вопросы по числу кадет в классе и каждый, вытянувши из шапки бумажку, должен был в течение урока обязательно задать вопрос Сергею Платоновичу.

Фамилии преподавателя физики не помню. Интересный предмет ,он хорошо рассказывал, но вместо « стекло говорил « стякло ».

Рисованию учил старик художник Иван Павлович. Долго мы рисовали по клеткам, потом по точкам, потом орнаменты, и уже позже модели рук, ног, и пр.

Гимнастику любили. Преподавал ее Захаров, сам отличный гимнаст.

Бой на « эспадронах » — войсковой старшина Смирнов. Он был и воспитателем. Смирнов так хорошо защищался во время вольного боя, что его никто не мог ударить. И вот однажды мне удалось его ударить. Он рассвирепел и буквально избил меня. Он с такой силой наносил мне удары по голове, что искры сыпались с маски. Кадеты говорили, что страшно было смотреть. Преподаватель боя на « рапирах » был спокойный и хорошо учил. Не помню его фамилию. Смирнов учил желающих играть на балалайках и создал целый оркестр балалаечников. Этот же Смирнов лечил заик. Был кадет Захаров. Он так заикался, что нельзя было разобрать, что он говорит, особенно когда он плохо знал урок. Смирнов так его вылечил, что на музыкально-вокальном вечере Захаров говорил длинное стихотворение и ни разу не заикнулся.

Оркестров в корпусе было два — струнный и духовой. Я играл в оркестре на скрипке, мой младший брат Филипп на кларнете. Оркестр был так хорош, что некоторые не верили, что играют только кадеты, — нет ли в оркестре переодетых в кадетскую форму музыкантов из Войскового оркестра.

Как-то, когда я был во втором классе, вышли кадеты из классов на переменку. Кто-то делал гимнастику, какой-то первоклассник гонял кубарь, бегали друг за другом, шалили и вдруг неожиданно вошли в зал директор корпуса и Войсковой Наказный Атаман генерал князь Святополк-Мирский. Команда « Смирно ! » и все замерли, где кто стоял. Князь поздоровался и, несмотря на то, что все стояли порознь, ему дружно ответили « Здравия желаем Вашему Сиятельству ». Он посмотрел на всех и крикнул : « Садись ! » Все сели, где кто> был, на скамейки, на пол. « Ну, дисциплина у вас есть ! Встать ! » Все вскочили. Князь заметил, что некоторые первоклассники неправильно держат руки по швам и, обращаясь к директору, громко сказал : « Вы не стесняйтесь сажать воспитателей под арест, если они плохо учат ». Так неприятна была всем эта фраза. И грозный Атаман вышел. Потом мы узнали, что этот грозный Атаман в этот же день объехал все мужские и женские учебные заведения и на всех нагнал страх и трепет.

Третью сотню выводили на прогулку обыкновенно во дворик, между левой и средней палочкой буквы Ш. 2-ю сотню — во дворик между средней и правой палочкой буквы Ш. Первую сотню — всегда на передний плац. Дворик 2-й сотни зимой заливался водой и устраивали там каток. Желающие катались на коньках вместо прогулки.

Часто и все сотни выводили гулять на передний плац. На этом же плацу производились парады и устраивались « Олимпийские » игры, где перед приглашенной публикой кадеты показывали свое искусство в разных видах спорта.

С левой стороны корпуса был большой парк, в конце которого были « гигантские шаги », а у самого корпуса в этом парке — здание вроде оранжереи, где листьями тутовых деревьев кормили шелковичных червей. В корпусе, на царских вратах была занавесь из собственного шелка. А на одной выставке в Новочеркасске корпус получил почетный диплом за шелковичные коконы и за виноград, который тоже рос в этом парке.

Певчих часто водили на концерты приезжающих в город певцов и певиц. Один раз всех кадет водили в городской театр на « Велизария ». Это произвело на меня громадное впечатление, к тому же я первый раз в жизни был в театре. Я долго жил под впечатлением этой пьесы.

Один раз всех кадет водили в цирк посмотреть приехавшего знаменитого Дурова. Коронный номер был с козлом. На арену выехала собака, запряженная в маленький экипаж (точная копия настоящего экипажа). Затем важно вышел козел. Дуров приказал козлу сесть в экипаж. Козел не желает. Дуров начинает бить его — козел не слушается. Дуров берет его за рога и силой тянет к экипажу. Козел упирается. Дуров отходит в сторону, задумывается на минуту и говорит : « А, я и забыл, что теперь со всякой скотиной надо обращаться вежливо ». Подходит к козлу и, снимая цилиндр, говорит : « Господин козел, будьте добры, сядьте в экипаж ». Козел важно идет к экипажу, садится в него по-человечески, и собака медленно везет его по арене при рукоплесканиях публики.

Один раз приехал в наш город знаменитый Славянский со своим хором. Он был приятелем нашего директора и директор устроил весь хор жить в корпусе. Славянский давал концерты в городе и у нас в корпусе. Один раз он управлял нашим хором и сам запевал. Некоторые его песни я до сих пор помню. Посещение нас Славянским было сплошным праздником.

В мое время переходы из класса в класс были только по экзаменам. Когда я был во втором классе, многие кадеты боялись экзамена по арифметике. Начался экзамен, и вдруг неожиданно входит в класс директор. Слабо знающие арифметику совсем перепугались. Директор, не вызывая к доске, стал у преподавательского стола и начал задавать кадетам всякие вопросы по арифметике. Спрошенные вставали и отвечали с места. Проэкзаменовав так минут десять директор сказал : « Спасибо, дети, вижу, что арифметику усвоили хорошо. Все выдержали экзамен и за отличные ответы сегодня за обедом все получите по апельсину». Поблагодарив и преподавателя, директор вышел. Восторгу нашему не было конца.

В корпусе имелась « Звериада », — пасквиль в стихах на преподавателей и воспитателей. Эту « Звериаду » тщательно скрывали, но все- таки ее обнаружили. И господа педагоги ничего не придумали лучше, как прочесть эту « Звериаду » вслух на педагогическом совете. Один кадет, очень плохого поведения, думая, что на этом педагогическом совете его исключат из корпуса и желая знать, что о нем будут говорить, заранее проник в учительскую, где должен был быть совет, и спрятался за оконными портьерами. За одно это он уже подлежал бы исключению, но все прошло для него благополучно, его не исключили. Он слышал все, что говорилось на совете. Помощник инспектора классов, барон Крюденер, читал вслух эту « Звериаду ». Все молча выслушали на них пасквиль. Только директор, на стих « Прощай Романс, ты в жизни светской актрис своих не забывал и в дар одной от брюк кадетских полулампасы оторвал », сказал « Какой вздор ! Я только исполнил Высочайший приказ ». Раньше у казаков лампасы были в три пальца шириной, а после Высочайшего приказа стали в полтора пальца… Да еще на « Звериаду » возразил С.П. Кузмич, где его высмеивали за его постоянное « ну-с ». « Если кадет, отвечая урок, остановится, он говорит ну-с ? Это вздор, я никогда не говорю « ну-с ». Барон Крюденер остановился, думая, что С.П. еще что-либо скажет, а С.П., видя остановку, сказал : « Ну-с » Все рассмеялись.

Преподаватель пения и музыки был Иван Яковлевич Жихор. Он был большой труженик. Терпеливо разучивал вещи на спевках и только иногда, рассердившись, кричал : « Дисканты, дисканты, как пьяные бабы на « падушках ». В классе проходили теорию музыки по его программе. Часто пели песни классом и, чтобы не мешать соседним классам, Иван Яковлевич уводил свой класс в столовую или в Сборный зал. Иван Яковлевич хорошо играл на виолончели, на скрипке и на всех духовых инструментах. Он хорошо управлял и хором и оркестром. На скрипке учил итальянец Стаджи, а на всех других инструментах Иван Яковлевич. На струнных инструментах кадеты могли учиться с 1-го класса, а на духовых с 3-го.

Гимнастику преподавал Захаров и сам был отличным гимнастом.

Езду преподавал в каждом отделении свой воспитатель 7-го класса.

Лошадей приводили из местной казачьей команды. Уроки езды, конечно, очень любили. Надевали высокие до колен сапоги и чувствовали себя настоящими кавалеристами. Уроки езды были весной и осенью, один час в неделю.

Директором был при мне генерал-майор Анчутин. Он был очень вежливый, воспитанный, гуманный, заботливый. Он оставил после себя самую хорошую память. Он поощрял музыку, пение, устраивал концерты. При нем в корпусе прекрасно пел хор и был отличный оркестр.

Инспектором классов был полковник артиллерии Линевич, симпатичный и очень строгий. Помню случай : трубач по ошибке дал сигнал из классов (отбой) на двадцать минут раньше времени. Инспектор спустился на несколько ступенек по лестнице и строго сказал трубачу : « Почему раньше времени дал сигнал ?» — « Обмяшулился, Ваше Высокоблагородие ! » Инспектор рассмеялся и возвратился в инспекторскую комнату.

Помощником инспектора был Генерального штаба подполковник барон Крюденер. Он ушел из строя потому, что на изысканиях где-то в Памире ему свело шею и он уже не мог оставаться в строю.

Куренье в корпусе строго преследовалось. Пойманного в курении сажали в карцер на десять часов с предупреждением об исключении, если еще раз будет замечен в курении.

Масленицу справляли, объедаясь блинами, по русскому обычаю, кто сколько может съесть, и некоторые поедали их невероятное количество.

В Великий пост давали постное на 1-й, 4-й и на Страстной неделях, а в остальные недели поста только по средам и пятницам. Мой младший брат Филипп, когда был в 1-м классе, не пожелал есть скоромное в Великом посту и уговоры воспитателя, мои и товарищей не могли сломить его желание… К нему присоединились еще пять человек и им весь пост готовили постное.

По окончании учебного года кадеты разъезжались на каникулы, а шестой и седьмой классы шли на один месяц в кадетский лагерь. Хотя пребывание в лагере и отнимало от нас целый месяц каникул, мы любили наш лагерь и с удовольствием его вспоминаем. Через весь город шли на вокзал в походной форме и громко пели военные песни. Публика останавливалась и любовалась стройно идущими кадетами. Мальчишки толпой бежали по сторонам. До Персияновки, где был наш лагерь, поезд шел полчаса. В лагере бараки находились в огромном парке-лесу, на берегу речки Персияновки. Они были просторные, светлые и сухие. Отдельно были кухня и столовая. Была маленькая и очень уютная церковь. По праздниками служили литургию, а накануне всеношную. Злачные места были далеко от бараков и кадеты их называли «капернаум» и «иерихон».

В лагере учили уставы, названия частей, сборку и разборку винтовки и строго требовали, придираясь к самой маленькой ошибке. Один кадет вместо « рукоятка » затвора сказал « ручка » затвора. Смирнов прогнал его со словами : « Ничего не знаете, и ничего не понимаете : ручка бывает только у барышни и то у хорошенькой ».

В лагере производили съемку местности, знали все условные знаки по топографии и вычерчивали их. Каждый день производились строевые занятия и не маршировка, которая хорошо была усвоена в корпусе, а маневры, наступление, оборона ,атака и пр. Совершали походы с ночевкой вне лагеря.

Можно было купаться в Персияновке, и воспитатели учили тех, которые еще не умели плавать. Была кадетская лодка — катались. В этой-же речке удочками ловили рыбу.

Вся жизнь в лагере располагала на шалости и проказы : пробирались ночью в болгарские огороды, чтобы стащить там совершенно ненужную морковку или луковицу, просто из удальства. В случае обхода воспитателя « махальный » кричал по-кукушечьи и те спасались в лагерь, а встречному воспитателю говорили, что были в « капернауме ».

Один раз семиклассники нашли подбитую ворону и решили выучить ее говорить. В бараке посадили ее на кровать, окружили ее и начали все говорить : « Чичиков, Чичиков ». И вдруг громкий голос незаметно подошедшего войскового старшины Лепилина : « Вы что здесь делаете ? » Все вскочили и после минутной паузы ответили : « Учим вороненка говорить ». « Выпустить в лес и не сметь приносить в барак ! » Приказание было исполнено, а Лепилин пошел в барак к шестиклассникам и сказал : « Меня прозвали Чичиковым и я горжусь этим прозвищем, — Чичиков был гениальным человеком ».

В роще была масса соловьев, и они все ночи напролет пели свои чудные напевы и мешали спать. Некоторые кадеты совсем не могли уснуть, — вставали и отгоняли их от барака.

В праздники кадет отпускали в отпуск в город. От бараков станция « Персияновка » была в полуверсте. Возвращаясь из города кадеты, чтобы не идти такое большое расстояние, спрыгивали с поезда на ходу против главной аллеи лагеря. Железнодорожники пожаловались корпусному начальству и нам запрещено было спрыгивать. Дежурный воспитатель подходил к месту, где спрыгивали, и кто спрыгнет — оставался без отпуска в следующий праздник.

Через месяц все разъехались в отпуск.

Из 60 кадет, окончивших корпус в 1898 году, десять отказались от военной службы и пошли в гражданские высшие учебные заведения. Несколько человек пошли в артиллерийские и инженерное училища, а большинство, в том числе и я, в Николаевское кавалерийское училище.

Е. Балабин